Они вошли в прихожую. Костя юмористическиозирался по сторонам. Входя в обшарпанный подъезд и поднимаясь по загаженнойлестнице, он еще на что-то надеялся: все-таки тетка – скульпторша. Бывают такиешкатулки с секретом: входишь, а там система подвесных, вращающихся,вмонтированных под потолком, с регулируемым углом и высотой, больших ималеньких и вставляющихся друг в друга, как матрешки, с резким или матовым,убавляющимся и прибавляющимся светом, с автоматическим сенсором или с обычнымвыключателем, как осветительная техника, установленная на стадионе наканунегала-представления, – Костя до страсти любил машинки и приборы... То, что егоокружало, производило впечатление беспросветной, безвылазной нищеты. Крошечнаяубогая квартирка, запах валидола, пыльной мягкой мебели и вареной капусты.Косте нечеловечески хотелось жрать. По коридору им навстречу спешил приветливыйстарик.
За кухонным столом, покрытым синейклетчатой клеенкой с обветренными краями, они втроем хлебали щи, и Костя, всебольше развеселяясь (день пропал и начинал пропадать вечер, так что же теперь),отвечал на вопросы старика о современной музыке. Старик, Борис Борисович, Б. Б.,интересовался странной темой – существует ли какое-нибудь патентное бюро,всемирная аудиотека, где можно выяснить, что сочиненное тобой действительнооригинально и не является мелодией, невольно (я говорю только продобросовестные случаи, намеренный плагиат меня не интересует) подхваченной наулице, в кафе ... на дискотеке, – поколебавшись, добавил старик, подыскиваясовременные слова.
Он ласково и внимательно смотрел на Костю.Тетка, казалось полностью перепоручившая старику развлекать Костю разговором,тем не менее слушала не отрываясь. Тепло пустых, но душистых и от чистогосердца щей разливалось по Костиному телу, погружая его в блаженную дремоту.Двор за окном начинал медленно сереть. Костя извинился и ушел в туалет.
Вера вопросительно взглянула на Боба. Онауже давно поняла, что он понял, и теперь хотела знать его мнение – четыре ухалучше, чем два. Боб медленно кивнул. Ему так понравился молодой человек, что,казалось, он полюбил в нем больше, чем голос. Нет, чисто внешне тот не былпохож ни на Боба, ни на кого-нибудь, кого он знал, он был одет совсем иначе и –с удовольствием отметил Боб – воспитан гораздо лучше, чем в свое время товарищиБоба, он не дичился и не фыркал, как взнузданный конь, которого не понимают, ибыло видно, что ему здесь хорошо; искренне это или от воспитания, – и то идругое по-своему здὸрово, – думал Боб, невольно забывая о его утилитарном назначении, но вто же время и не забывая – именно такой молодой человек, вмещающий в себя духэпохи (неважно, какой эпохи, важно свойство ее вмещать, думал Боб), он поможетнам выйти из этой тьмы.
А юный Орфей, назначенный возглавитьэкспедицию, сидел в это время на стульчаке, отдаваясь собственным плавнотекущиммыслям. Но что с них взять? – говорил он сам себе и сам же себе отвечал: – Аквартира? Пусть запишут меня в завещание, прекрасно понимаю, что тетка ещедолго протянет, но я готов ждать. Весь вопрос в том, чего они захотят взамен.Старик – тот, пожалуй, ничего и не хочет, отцовские чувства – похлебать щей,поболтать о музыке. А вот тетка – хитрая тетка...
Пока ждали Костю, Боб поплелся в комнату закнижкой. Он не сразу ее нашел – так, кажется, ни разу и не пользовались современи переезда, год или два назад, когда явилась старушка – первая листарушка, сестра, племянница, внучка? Только старушка уцелела в этой историинеменяющейся и в практическом смысле бессмертной – она подыскала более выгодныхжильцов, чем вконец обнищавшие Боб и Вера. Естественно, – без обиды подумалБоб, хотя Вера сопротивлялась, – сюда надо вселить человек двадцать молодежи,так в сумме и набежит, – и безропотно переехал к Вере. Лишь бы в книжке хватилопопыток! Как и Вера, он был уверен в попадании. С книжкой в руках он присел накровать – ему было страшно возвращаться в кухню. Он пытливо сверлил книжкувзглядом, словно пытаясь понять, что она еще может. Он рисовал себе сцену:Вера, приоткрывшая рот от возбуждения, приведенный в боевую готовность молодойчеловек, он сам, более сдержанный, чем остальные; он рисовал эту сцену не какгрупповуху, а как цивилизованный менаж-а-труа – и тут подведет книжка! Бобсидел на кровати и думал, думал...
Вера теряла терпение – никто не шел. Костязастрял в туалете и тоже все думал, и додумавшись, аж подпрыгнул на сиденье.«Старик не прост!» – вскричал себе Костя, вспомнив, с чего все началось. Он