Но пора что-то делать, сегодня, сейчас,хотя голова у нее кружилась от усталости. Весь день она проторчала в клубе уХрапункова. Раньше она бы в жизни не поверила, что вслушиваться в голоса –такой тяжелый труд. Она сидела, наклонив голову, и делала вид, что читает:лучше всего было их не видеть, чтобы визуальные впечатления не смазывали голос.Она сидела, обратившись в слух, выделяя голоса из общего хора, и среди миллионаголосов искала настоящий – тот, что ушел от Боба к молодым, в новое поколение.Она ходила не только к Храпункову, но и на митинги, демонстрации, студенческиепостановки, публичные чтения, дискуссии и велосипедные гонки. Разве что наоптовые рынки она не ходила, справедливо рассудив, что там человеку с голосоммолодого Боба делать нечего. Распознать голос было трудно, но еще трудней быласледующая фаза – уловив нечто похожее, вступить с молодым человеком в контакт,привести его на квартиру, пока нет Боба, и не акцентируя, мимоходом, попроситьсказать в книжку: «Ты мне веришь?». Она не могла привыкнуть к мерзости этогозанятия, и расписывая, как ей хочется слепить именно его голову, каждый разчувствовала себя старым пердуном, который на карамельки заманивает в подвалпервоклассниц. Особенно стыдно ей было, когда для виду приходилосьдействительно что-то лепить – она так отвыкла от этого занятия, что пассы ее нев состоянии были обмануть самого неотесанного молодого человека.
«Что же делать? Что же делать?» – твердилаона про себя и нервным, взвинченным шагом мерила кухню. Боб безучастно пил чай,макая в чашку сухарь. Она резко остановилась – а что, если он прикидывается? Асам, пока я в наших общих интересах обиваю пороги сомнительных заведений,придумывает нечто гениальное и откроет книжку? И что заставит его рассказать обэтом мне и отдать половину суммы? И, вспоминая, как скоропостижно он уже одинраз смотался, она все больше утверждалась в своем подозрении.
– Давай поженимся, а? – вдруг сказала она.
Боб посмотрел на нее и неожиданноулыбнулся. В эту долю секунды она узнала и вспомнила настоящего Боба – первый,единственный раз со времени возвращения.
– Верочка, – сказал Боб, – ты же знаешь,что нам нельзя.
Да, действительно. Об этом она не подумала.Всякий голос от штампа в паспорте опускается на октаву ниже. И хотя она втайнеот Боба упорно разрабатывала версию молодежи, совсем сжигать мосты не хотелось– а вдруг Боб чего-нибудь добьется, вон он какой просветленный.
Она снова принялась шагать. Новая идеяпришла ей в голову:
– Тогда давай сходим к нотариусу и заключимдоговор.
– Зачем? – спросил Боб.
Он сидел перед ней худой, беззащитный –какого подвоха можно ожидать от этого, бывшего уже, человека? Единственныйподвох, который он ей готовил, это что за ним придется выносить судно. Но онауперлась – если он мог позволить себе столько ни на чем не основанных маний (иэту книжку, и банковский счет, и выдумку про ограниченное число попыток), топочему она не может себе позволить хотя бы одну, ведь она тоже не девочка!
– И запомни, Боб, я не тот адвокат, вслучае чего я тебя из-под земли достану, – сказала она, выходя от нотариуса.
Боб страдал. Он привык видеть ее смешной, иона не казалась ему смешной даже тогда, когда, пустившись на старости лет вовсе тяжкие, приводила домой мальчиков, считая, что он ничего не замечает(полквартиры уставлено головами этих мальчиков, и остается только дивитьсябезграничному нарциссизму современной молодежи, готовой ублажать старух, лишьбы оставить след в искусстве). Ничего, зато она хотя бы работает – за все годысовместной жизни он не помнил такого творческого подъема. Конечно, ей теперь недо приработков, всяких там мозаик с комбайнами, а с этим новым увлечением –мальчики, ночные клубы и прочие кабаре – она и не замечает, как деньги летят.Но мы вытянем, много ли нам надо, главное – обеспеченная старость, и для этогоу нас есть книжка, а пока можно перекантоваться, – это не главное. Какое там –смешной, она была собранной, целеустремленной, фантастически дисциплинированнойи преданной своему делу, и по дороге из конторы ему больно было вспоминатьусмешку нотариуса, когда она сказала:
– Так и печатайте: «В случае появления уодной из сторон суммы в размере...».
– Так вы и размер знаете? – издевательскиспросил нотариус.
Ему она казалась смешной полоумной теткой.
Смешной полоумной теткой она показалась иКосте. В течение какого-то времени он сам подзуживал и подзадоривал ее,периодически подмигивая пробегавшему мимо Храпункову, но Храпунков нереагировал, а в какой-то момент взглянул довольно строго – впоследствии изразговора выяснилось, что тетка – его знакомая. Вот это аляповатое панно впосткаком-то стиле (подставляй любой искусствоведческий термин или политическийрежим – затихающее эхо эпох, которые оказались ненужными) – дело ее рук. И влюбое другое время Костя искренне и корректно сказал бы, что занят, но пустьона даст телефон, однако когда он заприметил знакомых девушек и, быстроизвинившись, кинулся им наперерез и с привычно исполненной небрежностью,перемежая дело прибаутками, стал выяснять возможности вписки (а тетка безовсякого зазрения совести вслушивалась и – бывают же такие старые стервы! – времяот времени удовлетворенно кивала), девушки, тоже с шутками, прибаутками ипрочими проявлениями доброй воли, наотрез отказались взять его к себе, и Костявернулся за стол раздраженный и порывисто сел – на! жри! мне действительнонегде ночевать!
Поворачивая в замочной скважине ключ, тетка