– В чем дело? – строго спросил он.
– Я не могу так жить, – сказала она и селана кровать. – С тех пор как ты снова появился в моей жизни, она превратилась вдурной сон. Мне не нужна такая любовь.
Какая любовь? – недоуменно подумал он. – Нуконечно, теперь, когда все устраивается, и Додик считай что переехал (а тампойдет и пойдет), именно сейчас эта стерва должна начать мутить воду.
– Вернешься к маме? – насмешливо сказал они сейчас же понял, что сказал что-то не то.
Он автоматически, не думая, произнес фразу,которую всегда произносил Леша, когда между Бобом и Верой что-то не ладилось иона угрожала уйти. Эффект был всегда потрясающий. Вера плакала до икоты,заламывала руки, слабым голосом говорила: «Оставь меня», распечатывалатаблетки, пила воду из стакана, сидя у окна, безучастно смотрела во двор – иоставалась. Вместо ожидаемой реакции, бурных слез и заламыванья рук она оченьтихо повернула к нему голову, а тело осталось сидеть на кровати в той же позе,как каменное.
– Маму похоронили год назад. Разве ты этогоне заметил?
Что-то подсказывало ему, что на этот разона действительно уйдет. И он решился. Почему бы хоть раз не поговорить с ней,как со взрослым человеком, тем более у нее умерла мама, – на какие бὸльшие поводы для взросления может рассчитыватьобыкновенный человек?
– Прости, Вера, – сказал он. – Нам надопоговорить.
Вера долго сидела молча.
– Но почему же ты не узнаешь у адвоката?Неужели не скажет? Ведь он стольким тебе обязан! – было первое, что оназакричала, придя в себя.
– Адвокат не знает ни номера счета, никодового слова. Пойми, узнав, какой это пройдоха, я не мог ему доверять, –устало объяснил он и горько усмехнулся, мысленно подставив в ее фразу цифру наместо невыразительного «стольким». – А вдруг он решил бы проделать со мной тоже самое? Я не доехал бы и до первой станции.
– Но тот, кто открыл для тебя этот счет...
– Не знал ни меня, ни его. Я все продумал ивсе учел.
– Как же ты внес этот номер в записнуюкнижку, если ты его не знаешь?
У него возникло ощущение, что он завел в домепопугая, который не способен сконструировать ни одной собственной фразы, аможет только повторять то, что когда-то от него же и слышал. Ему захотелосьударить ее по голове – видали вы попугая, которому вы обязаны отвечать на своиже, заученные им, вопросы? Я НЕ ЗНАЮ ЭТОГО НОМЕРА. По нашей договоренности,номера не должны были знать ни он, ни я, это было единственное возможноерешение, при котором другой мог чувствовать себя спокойно. А она причитала:
– Бедный, бедный... Ты зациклился на этойкнижке. Книжка тебе ничего не даст. Надо искать другие пути, надо искатьподходы – ведь счет-то есть, и ты – его законный владелец.
Безмозглый попугай. Ну что ж, пусть, ведьон сам передумал и перепробовал все эти зацепки, иначе как бы догадатьсяпопугаю? Ничего, дай ей время, еще минут пятнадцать, и она придет к тому, чтозаписная книжка – единственная надежда. Что их – теперь уже «их» – единственнаянадежда: до упора сидеть в этой квартире и с максимальным правдоподобиемвоплощать все, что удастся вспомнить.
Вера шла по переулку, лихорадочносоображая. Разумеется, ей легко удалось убедить Боба, что вселение Додика –мера совершенно излишняя, можно добиться того же гораздо меньшей кровью,пригласив Додика и дождавшись, пока он начнет блевать. Тогда надо будет проверитькнижку на кухне, через стенку, под звуки Додикового блевания. Если Бобпоразмышляет, он вспомнит, что этим акустический вклад Додика в жизнь квартирывсегда и ограничивался. Боб заявил, что это уже сделано, еще в тот раз, когдавсе собирались, но ему все меньше можно было доверять. Постепенно Боб начиналвпадать в маразм. Из новых навязчивых идей больше всего раздражала следующая:он якобы припомнил, что число попыток в электронной книжке ограничено. Сопределенного предела книжка решает, что попала в чужие руки, и больше ее уженичем не откроешь. Теперь его невозможно было заставить лишний раз опробоватьголос, даже когда она пошла на большие моральные расходы, приведя с собой паруподростков из студии и невероятными ухищрениями заставив их заняться любовью вбывшей комнате Додика, чтобы этот мудак произнес пароль на фоне детских стонови визга пружин в матрасе. Она его тогда чуть не убила.
Все больше теряя связь с окружающейдействительностью, Боб лепетал про терпение, самообладание, строительство, Северныйполюс, и предчувствуя неладное, она записала его голос на магнитофон, в тысячевариантов и настроений, что тоже потребовало колоссальной изобретательности:она наврала ему про студию звукозаписи и друзей-музыкантов, которые могутнамиксовать все что пожелаешь. Теперь она могла быть спокойна, что даже если онумрет, все тона и оттенки его голоса останутся при ней. Но она не быласпокойна. Она не могла ни терпеть, ни ждать – у мужчин всегда слабовато насчетбиологических часов, а она думала: пока у меня руки не отсохли, это тот шанс,которого я ждала всю жизнь. Пора и удаче встать с ног на голову (или с головына ноги?): я куплю себе дом в Италии и устрою студию, обращенную спиной нанизкие, плодовитые виноградники и серебряные оливковые рощи, а лицом – на холм,где Леонардо испытывал летательные аппараты с педалями для рук и ног. Педали,вроде велосипедных, приводили в движение деревянные крылья, и сколько ни крути(а крутили не на жизнь, а на смерть), слуги, впряженные в летательный аппарат истолкнутые с холма, падали на землю и разбивались. Гений Леонардо просчитывалвсе правильно, загвоздка же заключалась в дереве: недостаточно легкий материал.