А меня теперь и семейная жизнь устраивает.Раньше протекала в ежеминутном ожидании оплошности со стороны тюремщика:оброненная спичка, невостребованная ложка, щель в стене, отстающий камень –свободен! Уйдут же они куда-нибудь! Он старался сделаться маленьким инезаметным или вовремя пожаловаться, что болит голова, и когда закрываласьдверь, трепеща бросался к столу и обнаруживал, что все забыл и что у негодействительно болит голова. Что он патологически не может сосредоточиться. Чтоединственное чувство, владеющее им, – это страх поимки, как будто он долгобежал и к их возвращению едва успевал отдышаться. Все это было давно, еще когдаон зависел от блокнотов или от клавиш, как последний наркоман. Когдапристраивался писать в самых непристойных позах, в очереди или в гриппу.«Почему ты такой злой?» И что он скажет? Что она позвала его пылесосить награни найденного слова, и он не удержался, соскользнул в бездну? По вечерам елии пили, ворковали и ссорились, и в пылу любой ссоры и страсти выжидал толькоодного: пока все уснут – как в некоторых щекотливых ситуациях юности, когдаинтим приходилось осуществлять в помещении, полном посторонних людей. И вот,когда уже практически дождался, жена со скучающим видом, с зевком, раздирающимрот, говорила: «Ну что, ты спать сегодня собираешься?». А его трясло весь вечер,и он готов был вцепиться ей в волосы и шмякнуть башкой об стену, но так нельзя,а надо по-умному. Потому что если заявить: «Нет, я еще немножко посижу», онаможет вздохнуть и сказать: «Ну давай посидим», а если с вызовом: «Да не хочу яспать! Что ты ко мне пристала?» – то может взъяриться: «А завтра у тебя весьдень будет голова болеть, ни бачок починить, ни за картошкой?». Слабый вообщеагрессивен; сделавшись воином абсолютно неуязвимым, – бачок так бачок, – онстал благосклонно взирать на домашних.
И снова принялся за работу, пропалываятекст от игры слов (он ненавидел эту игру слов и себя в ней ненавидел, какпохотливого гамадрила, играющего со своими гениталиями на глазах у детей, и ниодна зоопарковая сволочь не догадается его унять), высвобождая прямой, какстрела, путь из пункта А в пункт Б – вдруг получится? Но с досадой, каквспоминают, что записался на прием к зубному, что мальчик ушел с перекрестка, аон не проверил конверт, что гости в эту самую минуту уже бьются у двери вподъезд, не в силах разгадать код, – вспоминал, что завтра умирать и что крометого, что получилось, уже ничего и не получится. У них все всегда получается,как из пятнышка на зародыше глаз. А если не глаз? А если не глаз! Бывают жетакие случаи. Был зародыш, все вроде нормально, ну пятнышко ультразвук показал,мало ли пятнышко – глаз! А потом родился – и бац! Трисома-18. Им легкорассуждать. Сидят за столом и рассуждают, не справившись со своей задачей, дажене пытаясь, – код им подсказала жена, вот так всегда, никто не смотрит, чточестно, что нечестно: открыли дверь да вошли, и, судя по теме разговора –вероятность случайного образования органической клетки – сидят уже давно,напились, наелись – равняется вероятности того, что обезьяна пятьсот раз подрядбез единой ошибки перепишет Библию. Вот-вот, – поспешно стаскивая ботинки поднедовольным взглядом жены (что я обещал? соль? майонез? водку?), – у меня нетшансов: во-первых, надо уметь; во-вторых, отсутствие питательной среды, я немогу размножаться прямо тут, при гостях, – и, весело подняв рюмку, принялсяувлеченно талдычить про органическую клетку и жизнь неживотную, хотя прекраснознал, что врет, и в жизни не испытывал ничего более животного, ничего более изобласти живота и тупой природы, которую никакими аргументами не проймешь.Рационально, если встречаться с Костей, то за водкой уже не успеть, смотрю начасы и вижу – не успеваю. Если рационально, то надо выбирать: либо каторга,импотенция, насмешки окружающих, либо сидеть тут за столом со всеми, и напервый взгляд это нежелание страдать может показаться эгоизмом, но на поверку –нехватка времени, я не могу разорваться, и умирать молодым не хочу не покапризу (мне лично все равно и даже проще), а по соображениям порядочности: якак мальчик с часами, никогда никого не подвожу, и о полном унынии можно толькомечтать, оно избавляет. И, стало быть, не дождешься – природа не допускаетуныния, уныние дает только разум, ползти же на свет – дело не разума, а живота,как было сказано выше, чище, раньше, еще когда утром нырнул, идиот, в туннель,а там авария – ехал бы поверху, сэкономил бы минут двадцать, успел бы заводкой, жена не смотрела бы волком.
Когда пиршество перешло в заключительнуюфазу и остался лишь стол, заваленный объедками, и три-четыре лица, шатающихсяна распяленных локтях – неужели я когда-нибудь останусь один? – понял, чтоникогда не останется один, как сапожник, ставящий набойки в подвале. Вподвальном окошке не переставая мелькают и шаркают ноги, я вижу в людях лишьто, в чем разбираюсь – каблуки, подметки, – и хотел бы видеть реже, но этобойкое место, они все идут и идут. Я сплю под шарканье ног, ем под шарканьеног, шью и клею под шарканье ног, и никто не смог бы упрекнуть меня водиночестве. Дочери этого ассирийца Бори, унаследовавшие Борины богатства,