Страницы Миллбурнского клуба, 5 - Страница 20

а управление войсками – зыбче. Да, не спорю, теперь я по-другому оценивалповедение наших командиров, не раз трубивших отбой, когда перевес пруссаков наполе боя еще не был решающим. Они знали, что отход – это не разгром, исовершенно не стыдясь первого, панически боялись второго. Настолько он былтогда редок и так наверняка с позором завершал карьеру любоговысокопоставленного офицера. Теперь же – и я с ужасом осознавал это всеотчетливее – нас ожидал непременный разгром.

Подразделения союзников были разбросаны поотдельным, наскоро возведенным укреплениям, солдаты не успели отойти отизматывающего марша и не понимали друг друга. К тому же позиция наша оказаласьуязвимой сразу во многих местах: холмы прикрывали армию только с одной стороны– там, где последний из них защищала река. Король мог ударить во фронт, в тылили с узкого фланга, мог варьировать степень натиска на разных участках иодновременно координировать действия своих сил, идущих по плоской равнине илегкодоступных для вестовых. Мы же стояли близко, но порознь друг от друга,любое сообщение между союзными частями прерывалось одним удачным выстрелом. Неговоря уж о языке – русские могли запросто перепутать нас с пруссаками, даженесмотря на мундиры, – ведь до сих пор мы никогда не сражались рука об руку.Любая случайность могла привести к катастрофе. Значит, ее не избежать.

Я вдруг воочию увидел, как сброшенные сосвоих линий части собьются в центр, в то самое место, где находился мойгоспиталь, и как паника неминуемо перейдет в бойню. Еще успел подумать: авойска, стоящие ближе к реке, в битве даже не поучаствуют, в лучшем случае импридется смотреть на мучения умирающих раненых и подписывать почетнуюкапитуляцию. Деться-то некуда: две трети армии уничтожены, сзади вода, а повсему периметру – прусские гренадеры, с каждым часом всё крепче сжимающиестальное кольцо. Король еще сообразит закатить наверх фальконеты и устроитьнебольшую канонаду для пущего внушения упрямцам, желающим красиво умереть. Дабыпоказать, что песенной баярдовой гибели не будет – только кровавая пыль идерьмо человеческое. Так сказать, военно-полевое рагу.

Тут ваш покорный слуга прервался намгновение и поразился ходу своих мыслей. Господи, что это? Неужели ядействительно стал настоящим военным, способным по небольшим деталям подробнопредсказать ход будущего сражения? И здесь великий стратег без маршальскойпалочки вдруг заснул, чтобы проснуться с первыми прусскими залпами,доносившимися с крайнего, самого восточного холма.

Король решил ударить во фланг, чтобы, смявего, мгновенно внести раздор во все наши позиции. Одна бегущая часть нарушитстрой другой, и сразу пойдет всеобщая свалка, а за ней паника. «Все угадал, –почему-то твердил я про себя, – я все угадал». К тому же острие прусских штыковоказалось направлено не с той стороны, где стояла союзная конница, – тыл ифронт поменялись местами, и этот выбор был сделан не нами.

Судя по крикам и интенсивной перестрелке,на крайнем, восточном холме шел жаркий бой. Мы все стояли, вытянув шеи: врачи,санитары, носильщики. Прошел час. Шум не смолкал, но раненых почему-то не было.Да, я знал, что сначала они пойдут в ближайший перевязочный пункт, потом всобственно лазарет, располагавшийся, скорее всего, на том же самом фланговомхолме, но те, для кого там не хватило бы места (а его скоро должно было не хватить),были обречены скатиться по склону прямо в наши объятия. Не один я – всеработники госпиталя застыли на месте и смотрели в одну и ту же сторону.Стрельба становилось все громче, придвигалась ближе и ближе. «Где же раненые? –думал я, – где же раненые?» Бегущих тоже не было, и резервы беспрепятственношли мимо нас с ружьями наперевес. Мы следили за ними со смесью страха инадежды. Грохочущая пустота продолжала пожирать осмелившихся приблизиться кней. Отчаянно и неустанно дробили барабаны. Одна за другой русские частидвигались навстречу врагу и исчезали в сизой пороховой пелерине, постепеннонаползавшей на наши позиции.

Скоро мои опасения подтвердились. Сражениеявно складывалось в пользу противника. Укрепления на холме держались изпоследних сил – союзные флаги колыхались, но пока не падали. Вверх по склонуустремились последние подкрепления. Блеснули на солнце штыки, взметнулосьодинокое знамя на самом краю, и вскоре перечерченные ремнями русские мундирыскрылись в яркой пыли. Последним промелькнул опоздавший взвод кое-как одетыхсолдат – они судорожно взбежали по тропинке и исчезли, покрытые неожиданноналетевшим дымом. Им навстречу никто не шел. Раненых по-прежнему не было.

Я не выдержал, и зачем-то махнув рукойнедоуменно глядевшим на меня санитарам, начал взбираться на возвышающийся залазаретом холм в самом центре нашего лагеря. Крутой склон поддавался медленно ипредательски осыпался под ногами. Где-то в ста шагах стояла первая из запасныхлиний русской пехоты. Меня пропускали – скорее всего, подаренный мне вчерамундир был офицерским. Так и не отдавая себе отчета в собственных действиях, япродолжал карабкаться вверх, но, наконец, остановился и оглянулся. Я был всамой гуще русских солдат, не обращавших на меня внимания. Раздалась какая-токоманда. Войска занимали круговую оборону. Я заметил, что вдали, там, где пофронту, оказавшемуся теперь тылом, стояла растерявшаяся конница союзников, весьгоризонт был закрыт густыми бурыми клочьями невиданного движущегося тумана.«Кавалерийская атака», – словно проговорил кто-то у меня над ухом.

Ничего больше я разобрать не мог, как нивглядывался в непроницаемые облака пляшущего дыма. Вдруг из пылевого омута над