Я тоже был доволен, что фильм посмотрел. Ия тоже увидел то, что хотел, – ну, из-за чего этот фильм детям до четырнадцатилет смотреть не разрешается.
Жаркие страны
Сегодня уже настоящая зима и оченьхолодно. А я не люблю, когда холодно на улице. Особенно я не люблю, когдахолодно и дует ветер. Зимой, когда я только еще просыпаюсь, я уже знаю, что заокном ветер и холодно. Поэтому зимой мне особенно не хочется просыпаться. Акогда я просыпаюсь, я думаю только о том, что очень скоро мне надо будет выйтина улицу, где холодно и дует ветер. И я не могу думать больше ни о чем другом.
Я выпиваю утром чашку чая и съедаю то, чтодает мне мама. Я слушаю, как она меня торопит и говорит, что я опять опоздаю вшколу, и удивляется, почему я медленно двигаюсь. И она часто говорит мне, чтоей кажется, что я совсем застыл.
И вот я выхожу на лестницу, сползаю вниз снашего четвертого этажа и подхожу к дверям подъезда. Я открываю внутреннююдверь и сразу начинаю слышать, как воет ветер. И когда я вхожу в тамбур междувнутренними и внешними дверями, я почти всегда удивляюсь, как там холодно. Имне только страшно представить себе, как холодно там, за дверями нашегоподъезда.
На внешнюю дверь надо налегать всем телом.То ли потому, что на ней пружина жесткая, то ли потому, что ветер дует, а можетбыть, потому, что пружина и ветер в одну и ту же сторону действуют. И потом,когда я в дверь уже протиснулся, надо еще ее ногой придержать. А когда я ногуотпустил, мне надо еще от двери увернуться, чтобы она меня не прихлопнула. Икогда дверь закрывается, то в этот самый момент я только окончательно понимаю,как все плохо.
И самое плохое, это то, что еще оченьтемно. А когда холодно и темно, это гораздо хуже, чем когда холодно и светло. Икогда я иду еще внутри нашего двора, то тогда мне не так холодно. Потому что я ещетепло свое не растерял. А когда я выхожу на улицу, ветер начинает дуть в лицоочень сильно и, главное, без перерыва.
Конечно, я опускаю уши своей шапки иподнимаю воротник. Но это не спасает. Ветер все дует и дует в лицо, и носначинает мерзнуть. А потом начинают мерзнуть щеки. И жесткий колючий снег бьетв глаза. И я уже забываю, что вокруг темно. Я только уже думаю о ветре и снегеи уже плохо соображаю, куда иду. Но поскольку я иду туда почти каждый день, тоноги сами знают, куда надо идти. И я иногда только спрашиваю кого-то, есть лина свете что-нибудь хуже, чем когда темно, холодно, снег, ветер, тебедвенадцать лет, и ты идешь рано утром в школу.
А сегодня, когда я шел в школу, мне вдругвспомнились лето и речка. И вспомнилось мне, как я лежу на теплом песке. Я лежуна животе. Голова – на моих руках. И мне немного холодно, потому что я плавалочень долго, а вода в речке холодная. И с носа капает вода. А потом с носаперестает капать. Я весь просыхаю от воды. И мне становится совсем тепло. Апотом все жарче и жарче. И когда мне становится совсем жарко, я встаю и бегуопять к реке.
Когда я об этом вспоминал сегодня подороге в школу, я решил, что в следующий раз я не побегу к реке, даже когда мнебудет совсем жарко. Я буду лежать на теплом песке под жарким солнцемдолго-долго. И пусть это солнце пропечет меня всего насквозь. Пусть его жарзаполнит меня всего. И я буду лежать столько, сколько смогу вытерпеть. А когдая почувствую, что не могу уже впитать больше никакого тепла, я полежу ещенемного. Потому что я хочу, чтобы мне было жарко. И я очень хочу, чтобы мнебыло жарко всегда.
Еще я стал думать сегодня о далеких жаркихстранах, где не бывает зимы и где всегда тепло. И, главное, нам говорили вшколе, что такие жаркие страны есть. Нам в школе говорили, что там никогда небывает холодно, только жизнь там не такая счастливая.
А я бы все равно туда поехал. Мне ничего.Потому что я не могу себе представить, как может быть плохо там, где никогда небывает холодно. Ну, а то, что там жизнь не такая счастливая, так я бы потерпел.
Крутые ступеницивилизации
Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим...
Владимир Соловьев
Вглядываясь в туман грядущего, великийрусский «дозорный» Федор Михайлович Достоевский так описал, каким емупредставляется 20-й век:
«Раскольникову грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-тострашной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии наЕвропу. Все должны были погибнуть. Появились какие-то новые трихины, существамикроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные