Страницы Миллбурнского клуба, 5 - Страница 5

дома и посмотреть у всех соседей, нет ли у них нашей мебели.

Мама сначала засомневалась, что ее пустятв чужую квартиру. Она говорила: «Что же я скажу, когда мне откроют дверь?Простите, дескать, я хочу проверить, не украли ли вы что-то у меня?» Но мамесказали, чтобы она не переживала так сильно, что именно она должна сказать. Ичто сейчас, мол, все так делают.

И вот мама пошла по подъездам. Она стучалав квартиры и просила хозяев пустить ее посмотреть, не попала ли туда случайнонаша мебель. Кажется, в первой же квартире мама увидела наш шкаф. Она спросилахозяйку, чей это шкаф. А хозяйка ответила: «Откуда же я знаю, чей это шкаф».Тогда мама сказала, что это наш шкаф. И хозяйка сказала: «Если это твой шкаф,то забирай его».

В другой квартире маме открыла дверьпожилая женщина. Мама сразу увидела на ней свою кофточку. И мама сказала, чтоэто ее кофточка. Тогда эта женщина сняла с себя кофточку и отдала ее маме.Таким вот образом мама многое смогла вернуть. Только мама сказала, что ей былоочень неудобно и стыдно ходить по квартирам. Особенно ей было неудобно, когдаона что-нибудь свое находила.

Все наши гости тоже много всякого вспоминают.Вспоминают они, как буржуйку топили дровами. А трубу от нее вставляли вфорточку. Вспоминают, где и как они дрова доставали. И как они не толькодровами, а всем чем можно, эту буржуйку топили.

Кто-то вспомнит обязательно, как водукипятили в стакане с помощью двух бритвенных лезвий. А поскольку после войныболее десяти лет прошло, то этот «кто-то» уже начинает забывать, когда лезвиямикипятили – во время войны или после. А один раз кто-то рассказал, как его училиэлектричество воровать. Надо один провод к батарее парового отопленияподсоединить. И тогда на счетчик ничего не пойдет.

Обязательно говорят о том, какие немцыжестокие и какие они гадости делали. И, конечно, вспоминают, как немцы из людеймыло варили и прямо на мыле писали, что это мыло сварено из людей. А мамин браткак-то усмехнулся и спросил, кто же такое мыло покупал, если на нем былонаписано, что оно сварено из людей. И ему сразу же все стали говорить: «Что тыимеешь в виду? Что ты имеешь в виду?» А брат моей мамы ответил, что он ничегоне имел в виду.

Могут гости немного позавидовать тем, кторанение небольшое на войне получил, потому что за это льготы всякие обещали. Аесли кто-то позавидует инвалидам войны, то ему тогда скажут, что лучше уж безвсяких льгот жить, чем так. А мамин брат как-то сказал, что всех инвалидоввойны потихоньку стали из Москвы выселять, чтобы они вида столицы не портили. Акто-то ему возразил, что инвалидов выселять стали не вообще из Москвы, а толькоиз центра Москвы.

Иногда кто-нибудь скажет, что вот, мол,союзники у нас были ненадежные. И начнут все вспоминать о том, когда ониобещали открыть второй фронт и когда они на самом деле его открыли. После этогообычно все замолкают ненадолго. И я даже знаю, о чем все думают в это время.Потому что кто-то обязательно скажет что-то про союзников хорошее. А как толькокто-то это скажет, так все начинают сразу говорить всякое хорошее просоюзников. О ленд-лизе, конечно, много говорят. И в конце концов все сойдутсяна том, что без американской тушенки мы все бы тут померли от голода.

Обязательно кто-нибудь вспомнит проблокаду. И скажет, что в блокаду кошек и крыс ели. Хотя никто из наших гостейникогда ни одного блокадника в глаза не видел. А кто-то однажды сказал, что вблокаду были случаи, когда матери своих детей ели. И брат моей мамы сказалтогда, что это было не в блокаду, а в двадцать девятом году, а потом еще всорок шестом. И тут на него все зашикали. Что ты, мол, такое говоришь. А мамаему сказала: «Не говори так громко. Соседи могут услышать».

И вот я думаю, почему же это так: войнауже давно закончилась, а взрослые всё про нее вспоминают и вспоминают? Почемуони, как соберутся у нас, так сразу начинают вспоминать, как было во времявойны? И почему они всё говорят, говорят и говорят об одном и том же?

И мне вот еще что непонятно. Я как-топопробовал американскую тушенку. Она, конечно, очень вкусная была. И мясо этотушеное на мясо даже не было похоже. Оно было в десять раз вкуснее обычногомяса. И я подумал, почему же американцы посылали нам такое вкусное мясо. Ведьво время войны можно было что угодно нам посылать. Почему же они нам посылалисамое вкусное, что у них было? Можно ведь было нам посылать то, что американцысами есть не любят. Мы бы все равно это съели.

Старые ботинки

Лето наше короткое. Настоящее лето всегодва-три месяца. И летом мы часто играем в футбол. Весной и осенью, когда у насво дворе грязи по колено, в футбол не поиграешь. Поэтому летом, когда дождянет, мы стараемся почаще в футбол играть.

В футбол мы играем на том же самом месте,где зимой в хоккей играем. И мы ту же самую консервную банку пытаемся забитьпод ту же самую скамейку. Но все равно мы не говорим, что мы играем в хоккей.Летом мы говорим, что мы играем в футбол.

Вместо шайбы летом лучше было бы игратьмячом. Но футбольного мяча у нас ни у кого никогда не было. Поэтому мы всегдаиграем консервной банкой. И то ли от консервной банки, то ли от чего другогоботинки наши очень сильно страдают. У всех с родителями из-за этого большиенеприятности получаются. Меня мама за ботинки тоже ругает. Она мне говорит, чтоботинки на мне просто горят.

Мой друг Глеб Парамонов, когда ему купилиновые ботинки в конце прошлого года, не стал выбрасывать старые. Он сказал мне,что если он будет играть в футбол в новых ботинках, мама его убьет.

Когда ему покупали новые ботинки, нога унего была тридцать шестого размера. А ботинки ему купили на вырост. То есть