Страницы Миллбурнского клуба, 5 - Страница 28

уже ни малейшего в казну ущерба не последует), а сборщик и домашние его отпобоев дальнего увечья не понесли. Они ж, кирасиры, все лет не престарелых, покоим вперед, поправя состояние вины своей, искупление заслужить могут.

И для того, особливо для многолетнего ЕяИмператорского Величества и членов Высочайших фамилий здравия, приказал: их,кирасиров, от приговоренной смертной казни, как то и мнениями от господгенералитета представлено, избавить; а дабы они от таковых важных преступленийи пьянства воздержались, паче же другим в страх, – прогнать шпицрутенами сквозьстрой через тысячу человек: Куликова, яко зачинщика к сему злодейству,двенадцать, а Степанова да Кузнецова с Мезенцевым, также каждого, по десятираз.

А коли по докторскому свидетельству послетрех, шести или девяти раз все приговоренное сразу перенесть не смогут, топрекратить, а после излечения наказание докончить. И из Третьего кирасирскогополка выключить и причислить в Рязанский конно-гренадерский полк гренадерами; аупоминаемые достальные по взыскании деньги – три талера, двадцать семь грошей,шесть фенингов возвратить в казну вычетом из заслуженного ими поныне денежногожалования».

25. Вечер предпраздничный

Хорош выдался Ерёмкин день, лучше непридумаешь. Для начала, от валянья да перебора шерсти его отставили, аотправили с подводой на соседнюю мануфактуру. Легок такой урок. Груз совсемнебольшой, за ним Бориска колченогий приглядеть может. Но Бориска-то, знамодело, на поднеси-подай-добрось некрепок, пробил ему ногу злобный пруссак, далёков краю чужом, еще при начале войны.

Вроде, до сих пор шла оная война, несмотряна славные и беспеременные победы православного воинства, может, и наш Артемкадоселе тамо обретается, хоть и не ведаем о сем и ведать не можем, а толькомолиться. Письмо означенное, что от него было – полносветное чудо расчудесное.Иные так ничего о своей кровиночке за всю жисть и не знают: ушел – и в водуканул. Давно, лет эдак пять али шесть, забрали в солдаты Артема, как сына тогдавторого, а потому не кормильца, к тому ж холостого гулену. И сам он, деньгиизрядные получив, не противился, хоть и не было ему от армейской лямки знатнойвыгоды. Это люди помещичьи в рекруты зело желают – им от того большая достача:выход из крепости, почет общий и пенсия по выслуге, а то даже землица напрокорм. Да и, сказывали не раз, нет от офицеров армейских особого зверства, ктому ж над ними закон стоит царский, а над помещиком – один Бог.

И хоть умер с тех вёсен Семен, старшой далюбезный, и родители тоже вслед за ним преставились от жгучей лихорадки, а невернуть Артема со службы государевой, пусть и есть на этот счет правильныйименной указ, насчет чего часто толковал сестрице отец Иннокентий. Но кудаписать, кому поклониться, того мы, простые люди, не знаем, да и отецИннокентий, видать, тоже разведать не может.

Ну да сейчас речь не об этакой неизбывнойгрусти, а о том, что весь день проваландался Ерёмка с Бориской, сначала туда,потом с полдороги обратно, важное и несделанное вспомнив, затем опять туда же,и только за полдень – на Суконный двор, на работное место. А туточки, раз-два,и солнце полнеть начало, потом побурело и стало темнеть. Значит, на отдых пора,праздник завтра престольный, негоже впотьмах в канун такого дня пот проливать.

Стоял Суконный двор недалече от Болотнойплощади, там, где рынок, мешки с товаром да люди загорелые, из иноземныхземель, говорят непонятно, пахнут инаково. Странное место, этот рынок. Иживности на нем невпроворот, и шума в избытке, и грязи выше изгороди. Редкотуда забирался Ерёмка, а забирался. Хоть нема деньги, а посмотреть – недороговозьмут. Вот только хлебную часть не любил – она с краю прилаживалась, надорогу заползала, так и так насквозь идти надобно. А что в ней – и скучно,никакого удивительства, одно зерно малосъедобное и прелым несет за полверсты, икрысы шастают жирнющие, разлапистые, наглее, чем на Дворе. И как-то заметилЕрёмка, разные были эти крысы, одни поболее, вальяжные, растрепанные, а другиепомельче, со склизкой шерстью, злые и быстрые: кого не надо, не тронут, но исам к ним не подходи. И окрас у чудовищ мерзостных проявлялся чуток различный,не так разве? Кажись, у нас на Дворе только ленивые-то цап-царапки водятся,наподобие обычных, городских. Жрут, пухнут, других крысят плодят – и всё. Иоткуда они берутся, заразы, разные-то? Или одна они стая, только шустрые, томолодые, а растрёпки – уже когда в возраст входят? Тьфу, только о крысах сейчаси думать, вот ведь безобразия пятнучая. Грех-то какой! Пропади, сгинь!

Прыгал Ерёмка в обход луж привычно ипружинисто. И вдруг – ба, колокола зазвенели, а с чего? Рановато, кажись, аблагодаря отцу Иннокентию хорошо Ерёмка службу знал и все трезвоны назубоквыучил. Не, не церковный это перелив, братцы, а другой – радостное известиегосударево, и пребольшое – ужель еще один царевич народился, нашей державе нарадость, а ворогам в устрашение?

26. Награда

(окончание первой тетради)

Я очнулся на другой день. Точнее, меняразбудили громкие крики, повторявшиеся с некоторой частотой. Я привстал слежака и огляделся. На всех предметах покоилась душная тень. Очевидно, янаходился в лекарской палатке, кажется даже, принадлежавшей нашему командиру.Почему-то на мне была одна грязная рубаха. Однако рядом лежал мундир, тотсамый, потрепанный, русский. Тут же крест-накрест валялись перепачканные сапоги,окончательно потерявшие видимость соответствия военно-полевому уставу империи.Я машинально оделся и с беспокойством заметил, что сразу утомился и вспотел.